Амброджо Донини. Всем рекомендую

Ответить
Iris
Сообщения: 64
Зарегистрирован: 13.04

Амброджо Донини. Всем рекомендую

Сообщение Iris »

Амброджо Донини. Люди, идолы и боги. Очерки истории религии. М., 1962. Государственное издательство политической литературы.

Всем рекомендую. Очень толковая книга про сущность религии.
Мне очень понравилась, особенно мысль о том, что когда рабовладельческий строй исчерпал себя, придумали христианство, где "долг" (материальный) заменили на "грех" (тоже долг, но более изощрённый, нематериальный) и таким образом, даже после отмены рабства как общественного строя, человек остался всё таким же зависимым рабом, не понимая этого.

Предлагаю некоторые главы (набирала себе года 4 назад, сейчас не перечитывала, но автора знаю ещё с университета и при чтении через 30 лет, так же считаю, что его книги насыщены важной научной информацией):

Проблема хронологии.


Евреи начинают счет времени от сотворения мира, определяемого согласно легендарной еврейской генеалогии.
Мусульмане ведут летоисчисление с 622 года н. э. – первого года хиджры.
Греки, как известно, считали по олимпиадам, по четыре года каждая, начиная с 776 года до н. э.
Римляне в основу отсчета времени положили дату основания Рима, которое историк Варрон отнес к третьему году VI олимпиады (то есть к 754 г. до н. э.). Эта дата перешла в традиционную историографию как начало римского календаря.

Но каким образом установили, что первый год нашей эры, когда якобы родился Иисус, был именно 754 год с момента основания Рима?
Здесь мы вступаем в область легенды и произвола. Многие века, даже после победы христианского движения над античными культурами, люди продолжали вести летоисчисление старым способом. Только в VI веке монах родом из Скифии, Дионисий Малый, живший в Риме, соученик Кассиодора, пришел к мысли об установлении новой хронологии.
С помощью выдуманных им подсчетов он пришел к заключению, что 1285 год с основания Рима, то есть тот год, когда он сам писал, можно считать 532 годом от рождества Христова. Конец первого года приходится, таким образом, на 25 декабря 754 года с момента основания Рима. Историки любят говорить, что он ошибся на несколько лет, но этот упрек лишен основания, поскольку все сведения из евангелий, на которых основывался монах, сами по себе не что иное, как мистические вымыслы ранних христиан.
Еще четыре столетия никто не принимал всерьез подсчеты Дионисия. Каролингский двор не ведал о них до 876 года. В Риме новая хронология получила официальное признание за каких-нибудь несколько десятилетий до 1000 года. Что же касается 25 декабря, то в действительности это один из языческих праздников, связанных с культом солнца. Стоит добавить к этому, что обычай предназначать воскресенье для празднования христианского культа не сразу установился в истории новой религии.
В первые века империи, когда христианство еще не вышло из приниженного состояния в государстве и обществе, первый день недели (в некоторых европейских странах воскресенье считается первым днем недели) предназначался для древнего культа солнца, который со временем превратился в мистерию всемирного спасения. Это был день солнца, следы которого остаются не только в нашей воскресной службе, но и в англосаксонском календаре, который более верно, нежели наш, хранит религиозные традиции древнейших европейских народностей.
В III веке имперские власти пытались даже сплотить вокруг культа бога-солнца всех подданных, возможно, чтобы противопоставить его тому растущему успеху, которым стал пользоваться другой господь – Христос. Посвященный церемониям в честь солнца день назывался «dies dominica» («диес доминика»), то есть «день господень»; впоследствии его стали называть одним словом - «dominica». (В романских языках сохранилось обозначение воскресенья словами от этого корня: в итальянском domenica, во французском dimanche, в испанском domingo.) После победы христианства император Константин начал процесс приспособления, в результате которого день, предназначенный для празднования «господа солнца», стал праздником верующих в «господа Иисуса».
Но хотя первые христиане и имели свой «день господень», его уподобление нашему воскресенью еще далеко не завершилось.
С одной стороны, «день господа» служил для напоминания о воскресении Христа из царства мертвых, которое, согласно легенде, произошло на третий день после смерти спасителя, сразу после субботы. По этому поводу верующие собирались на различные поминальные обряды и, может быть, также на (агап, или братское пиршество). Однако с представлением о дне господа еще не связывался обычай воскресного отдыха. Часть христиан продолжала воздерживаться от всякой работы по еврейским дням отдыха – субботам, пока не пришли к мысли – и не без колебаний – объединить оба обычая в одном дне, нашем воскресенье, и при этом подчеркнуть разрыв со старой традицией иудаизма.
С другой стороны, «день господень» символизировал в наивном поверье ранних христиан также момент возвращения торжествующего мессии, то есть второе пришествие Христа, который спасет мир от страданий, сокрушит власть имущих и положит начало новому царству справедливости на земле.
Обязательное соблюдение воскресного дня было введено с большим запозданием, во многих местах не раньше VI века.
По нормам церковного права (каноны 1244-1249) воскресенье – ныне обязательный церковный праздник с непременным присутствием на обряде воскресного богослужения и праздничным отдыхом. Следует, впрочем, сказать, что католики соблюдают это предписание менее усердно, нежели протестанты, которые древнее отожествление христианского воскресенья и еврейской субботы довели до того, что запрещают по воскресным дням не только труд, но даже зрелища, танцы и еще того больше – спортивные игры и празднества. Суровые законы, изданные на этот счет английскими пуританами в эпоху гражданских войн XVII века, еще совсем недавно оставались в силе в некоторых местностях Великобритании и Соединенных Штатов.
Теоретически говоря, в британском законодательстве еще и сейчас есть ряд запретов давать по воскресеньям театральные представления, устраивать спортивные состязания, а в Шотландии – даже открывать рестораны и бары. По закону полиция может даже подвергать наказанию тех, кто не посещает в этот день церковь. И в Италии были многочисленные случаи нарушения конституционной свободы в форме почти неприкрытого принуждения к посещению воскресной службы некоторых категорий граждан, особенно в армии, школах и даже в государственных учреждениях.
Однако вернемся к проблеме христианского летоисчисления и его ошибочной хронологии. В любом случае ясно, что значение, которое религиозная традиция придает значению господа (оно столь велико, что история все еще делится на две эры – до и после Христа), не имеет ничего общего с реальным существованием Иисуса. (Мнение А. Донини, члена ЦК Итальянской компартии, генерального секретаря общества «Италия-СССР». Крупный специалист в области истории религии, профессор А. Донини на основе анализа богатого фактического материала убедительно показывает, что христианство не исключительное, сверхъестественное явление, не «божественное откровение», а, как и другие религиозные направления, имеет земные корни и порождено определенной эпохой.).
Подобные выводы науки, разумеется, должны озадачить верующего человека. Однако они не умаляют значения христианского движения.
Верно, что предлагаемое христианством удовлетворение требований освобождения униженных было перенесено в потусторонний мир, а отношения подавления и эксплуатации на земле оставались неприкосновенными. Верно также, что во всем остальном мире, за пределами небольшого района, опоясывающего Средиземное море, та же самая проблема и в то же самое время решалась в другом духе, но всегда на основе религиозной иллюзии (конфуцианство, джайнизм, буддизм, ислам и т. п.). Все же история распорядилась так, что сначала феодальное, а затем буржуазное общество отождествляли свои принципы преимущественно с принципами христианской идеологии, которая все еще воздействует на верования широких слоев населения земли. Никто не испытывает в наше время потребности в изменении летоисчисления. Изменить отношения между людьми, привести их, наконец, в соответствие с идеалами равенства, свободы и культуры, о которых всегда мечтали различные общества, - вот чего хотят люди.



Крест – казнь и прославление.

Целая школа исследователей видит в изображении креста, особенно в форме свастики, только символ солнца, с примитивным воспроизведением его лучей. То, что в определенный момент развития человечества крест имел это значение – мы не подвергаем это обстоятельство сомнению. Скипетр Аполлона, древнего солнечного божества греков, тоже имел форму креста; то же самое можно сказать о молоте Тора, бога северных народов, и о символе ассиро-вавилонского бога Ану. У египтян крест приобрел вторичное значение символа бессмертия, связанного с вечностью солнца, которое умирает и неизменно возрождается.
Между тем первые представления людей оказываются теснейшим образом связанными с реальной жизнью, и в первую очередь с открытием и применением орудий труда, которые сделали возможным переход от стадии дикости и животного состояния к более развитым формам религиозной жизни. Нетрудно представить себе, как много значило для развития общества изобретение таких орудий, как топор, молот, двуперая секира, соха; эти инструменты даже превратились в конце концов в религиозные символы у самых различных народов; при этом нет никакой необходимости размышлять о происхождении этой символики из какого-то одного центра или о заимствованиях одной страны у другой. Только много позже, когда связь между тем или иным символом и действительной жизнью была утрачена, возникло идеологическое толкование изображений.
Итак, что касается креста, люди первоначально связывали его не с солнцем, а с графическим изображением колеса. Открытие колеса явилось важным этапом в развитии общества, оно произвело своего рода революцию в средствах сообщения, подобно тому, как рычаг изменил технику возведения построек. Первое примитивное колесо – с четырьмя перекрещивающимися спицами – перешло из конкретной жизни в область религиозной абстракции как свидетельство того пути, который проделали люди в техническом прогрессе.
Не существует ни малейшей связи между христианским культом креста и древними религиями, которые использовали тот же символ. Фантазия теологов соткала узор поэтической болтовни об этих пресловутых связях, вплоть до того, что они увидели в древнейших культах креста некое подобие преддверия христианской религии. Но ведь наука идет не путями теологии!
Христианский культ креста имеет в корне иное происхождение, при этом он тоже связан с конкретным опытом.
Наравне с колесом крест был самым распространенным орудием пытки, которая применялась в античном мире для наказания рабов, повинных в каком-либо нарушении законов господ. Жертву привязывали за руки и ноги к колесу, которое затем приводили в движение и вращали с большой скоростью, пока несчастный не терял сознания и не погибал. К кресту раба привязывали или прибивали гвоздями, зачастую натягивая его как струну, и оставляли медленно погибать в ужасных муках. Вполне вероятно, что в качестве орудия пытки крест развился именно из колеса, которое в самой древней форме состояло из двух шестов, скрепленных крест-накрест, чтобы удерживать примитивный деревянный обод.
Так как в религии всегда отражается живой и реальный опыт страданий, на которые разделение общества на классы обрекло подчиненные слои, не удивительно, что колесо и крест очень скоро вошли в область мифов. Орфические культы Древней Греции, источником которых были страдания граждан, согнанных с земли и обращенных в рабов в результате развития городов, в качестве одного из символов использовали колесо. «Я спасся от колеса муки и нищеты»,- читаем мы в одной из молитвенных формул орфизма. (Характерно, что ужасающие условия жизни в золотых и иных рудниках тоже изображались в орфических мифах как муки ада). Появление культа распятия в христианстве отражает такие же настроения.
В течение веков распятие – пытка, выдуманная, возможно, финикийцами, - превратилось в символ побежденных повстанцев-рабов. Первоначально распятие совершалось на простом столбе, к которому привязывали виновного, когда не было поблизости подходящего дерева. Позже с помощью привязанного в различном положении поперечного бруса было получено подобие креста. Римляне считали это наказание столь жестоким и унизительным, что исключали применение его к представителям привилегированного сословия, даже в тягчайших случаях измены. Но при этом они широко применяли его к рабам и вообще к тем, кто восставал против их ига. («Самая жестокая и ужасающая из казней, какие только придуманы для рабов» М. Туллий Цицерон. Полное собрание речей, т. 1. Спб., 1901, 169-170, стр. 398).
Свободный человек не мог быть осужден на распятие. Римляне были гарантированы от него при любых обстоятельствах. Хотя преступления наказывались сурово. Лишь в провинциях лица свободного сословия, но низшего имущественного и общественного состояния, попадали, время от времени, на крест по произволу римских губернаторов и прокураторов. По мере приближения к началу нашей эры, начиная со второго века до нашей эры, случаи массовых казней на кресте учащаются в Иудее и Галилее.
Накануне последней битвы против Красса, весной 71 года до н. э., Спартак приказал распять перед своими войсками одного римского гражданина, «показывая тем самым, что ожидает его войско в случае поражения» (Аппиан. Гражданские войны, 1, 14, 119). В то же время 6 тысяч рабов из его войска, захваченных в плен после разгрома и осужденных на смерть на крестах вдоль Аппианской дороги, расставленных в нескольких метрах один от другого от ворот города почти до Капуи, помогают понять христианский миф о крестной муке гораздо лучше, чем соображения теологов о «тайне спасения».
Культ креста не без труда утвердился в литургии и иконописи первоначального христианства.
Классовый страх удерживал верующих от открытого прославления символа, который извечно вызывал такую боязнь и отчаяние.
«А мы проповедуем Христа распятого, для иудеев соблазн, для еллинов безумие» - так было определено отношение к распятию Христа в наидревнейшей христианской литературе. (1 Коринф., гл. 1, ст. 23). В течение второго и третьего веков, как свидетельствуют некоторые места из «Октавиуса» Минуциуса Феликса и «Апологии» Тертуллиана, приверженцам новой религии не раз приходилось защищаться от обвинения в почитании креста. И даже когда изображение креста стало появляться в надгробных памятниках и орнаментах, мы нигде, вплоть до очень поздней эпохи, не встречаем образ креста во всем его жестоком реализме.
Первоначально получила распространение серия символических и монограмматических знаков, для которого исходной формой послужила начальная буква греческого слова «Христос» - буква «Х»; она же означала число 10 у римлян. Подобный знак был назван «косой крест» (позже в народе его прозвали андреевским; на Западе он известен также под именем бургундского) – еще со времен Витрувия так же именовали архитектурный элемент сходной формы. Затем последовала целая гамма мистических вариантов этого осторожного намека на распятие, которые встречаются в катакомбах. Причина такой символики кроется не только в стремлении оградить от инакомыслящих религиозный секрет, как обычно утверждают, и не в опасении вызвать репрессии властей.
Позже возникают более близкие к действительности символы, такие, как греческий или квадратный крест, особенно распространенный в восточном христианстве; поперечный крест, напоминающий букву «т» (верующие называют его теперь «антониевский крест»), и, наконец, латинский крест, или «crux immissa», который и применяется в католическом и протестантском культах.
При всем этом вплоть до конца IV века или до начала V личность Христа не связывается в искусстве с изображением орудия его казни. Неодолимое отвращение удерживало христиан от изображения спасителя мира, прибитого гвоздями к позорному орудию пытки. Древнейшее известное нам изображение казни на кресте относится к правлению папы Селестина I (422-432 годы н. э.). Эта вырезанная из дерева скульптура находится в богато изукрашенном портале базилики св. Сабины, построенной на Авентинском холме в Риме. (Некоторые исследователи относят появление образа распятия к еще более позднему времени – к VII и даже к IХ веку н. э. Характерно, что первоначально Христос изображался не пригвожденным к кресту, а лишь на фоне креста).
Что-то, следовательно, произошло в эту эпоху, благодаря чему образ распятия стал более приемлемым.
А дело в том, что в память о крестной муке Христа император Константин решил отменить (по-видимому, и для рабов) пытку на кресте. Реформа была осуществлена не сразу. Случаи распятия на кресте встречаются не раз и в конце древнего периода истории, и в средние века, и даже в более близкие к нам времена. Но отныне утрачена тесная классовая связь между крестом и рабами. В литургии и в теологии выявились другие факторы, которые избавили трагедию смерти на кресте от всего, что напоминало бы новым социальным группировкам низкое происхождение их веры.
Уже в классической древности, в Греции времен Сократа и Платона, страдания того или иного праведника ассоциировались в моральном плане с пыткой раба на кресте, и эта моралистическая тенденция немало воздействовала на древнюю христианскую литературу.
В одном месте «Республики» Платона, которое пока еще не получило должной оценки даже со стороны наиболее проницательных исследователей греческой мысли*, мы читаем описание «справедливого» и, само собой разумеется, свободного человека, остающегося одиноким перед осуждающей его толпой, подобно некоему типу «ессе homo» («се человек» - слова Пилата, которыми он представил толпе Христа в терновом венце. Иоанн, гл. 19, ст. 5), удрученного несправедливостью и отверженного. «Такого праведника будут сечь, пытать и держать в оковах… ему выжгут и выколют глаза, и, наконец, испытав все роды мучений, он пригвожден будет ко кресту и узнает, что человеку надобно хотеть не быть, а казаться праведником». («Сочинения Платона», ч. III. «Политика или государство». Спб., 1863, 361 Е-362 А).
________
Исключение составляет Эрнст Бенц (См. Ernst Benz. Der gekrenuzigte Gerechte bei Plato, im “Neuen Testament und in der alten Kirche”. Mainz – Wiesbaden, 1950). К таким же религиозно-социальным представлениям может быть отнесено учение о распятии на кресте мировой души в диалоге Платона «Тимей».
Намек на кончину Сократа очевиден, и все же Платон счел нужным заменить отравление ядом цикуты распятием на кресте.
Что-то более глубокое, нежели обычная классовая позиция Платона, проглядывает сквозь этот образ распятого праведника, если, впрочем, это место не является поздней вставкой. Не следует поэтому удивляться тому, что образованные верующие эпохи Римской империи увидели в сделанном Платоном описании муки и смерти праведника пророческое предвидение страстей и смерти Иисуса и тем самым способствовали отделению мифа о распятии от его опасных социальных корней, чтобы перенести его в менее беспокойную сферу религиозной морали. Во всяком случае, ясно, что никогда ни одна религия, основанная на столь реальных явлениях, как крестная казнь рабов, не смогла бы перешагнуть пределы породившей ее земли и развиться в религию спасения, пригодную для самых различных народов средиземноморского мира, если бы в течение столетий миллионы рабов и угнетенных не видели в прославлении смерти на кресте некоего искупителя чего-то большего, нежели простую теологическую абстракцию.


«Прости нам долги наши».

Одно из мест Нового завета послужило основой для коллективной молитвы ранних христианских общин «Отче наш».
Из трех основных сохранившихся евангелий, кажущихся на первый взгляд тесно взаимосвязанными, за что их и назвали синоптическими (четвертое, приписываемое Иоанну, носит явно отличные от первых трех признаки и относится к одной из разновидностей религиозной еврейско-эллинистической литературы, близкой к текстам, открытым в 1947 году в районе Мертвого моря), только два – от Матфея и от Луки – содержат полный текст молитвы, однако с весьма примечательными различиями. «И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим», - читаем мы у Матфея (6;12). В этих словах довольно точно переданы социальные требования, которые вследствие бессилия людей что-либо изменить, в конце концов, были перенесены в область религиозных иллюзий; но вот в Евангелии от Луки слово «долги», которое, впрочем, уже в греческом языке того времени приобрело вторичный смысл, морального порядка, было заменено словом «грехи»: «И прости нам грехи наши, ибо и мы прощаем всякому должнику нашему…» (Лука, 11;4).
Отождествление этих двух терминов – «долг» и «грех» - первоначально совершается в религиозной идеологии, особенно в иудаизме. Однако этому без сомнения способствуют новые явления социального порядка, возникающие с момента, когда имущественная несостоятельность бедняка привела к потере им свободы, что, кстати, имеет место вплоть до наших дней.
В ведических гимнах, а не только в древнейших текстах Ветхого завета одной из самых распространенных причин рабского состояния называют, наряду с войной, задолженность. Сына продавали за долги отца; во времена Будды, за шесть веков до христианской веры, подобный обычай был распространен по всей Индии. У греков и римлян эта форма приобретения рабов распространяется еще больше. В рабство за долги.
Молитва «Отче наш» свидетельствует о том, что в течение немногих веков древний клич о восстании народа, низведенного до рабского состояния, окончательно «отчужден» в область культа и обряда. А это доказывает, что различные виды идеологии и утопии, в которых выражался протест в Древнем мире (например, миф о «золотом веке» у римлян или о мессианском царстве у евреев), должны рассматриваться не только как один из симптомов упадка и безверия правящих классов античной эпохи, но также как отражение отчаяния терпящих поражение неимущих и угнетенных масс. Вековая ненависть к богатым прорывалась порой внезапно и стихийно.


Исповедание грехов
(очень кратко, выписала для себя, в книге, конечно, подробней)

Вина – это нарушение не этических норм, а права собственности.
Никто ни кому не должен открывать услышанных на исповеди секретов, разве что «высшие секреты церкви того потребуют». Эта формулировка достаточно растяжима и делает возможным всякого рода злоупотребления.


Магическое происхождение воздержания.

…в первобытном обществе существовали многочисленные правила и запреты осуществлять в определенные периоды жизни половые связи (например, во время охоты или войны, или в ходе торжественных празднеств). Отсюда происходит укоренившееся в сознании людей представление, что узы брачного сожительства могут быть порой опасны и греховны.
Воздержание первоначально приобрело явно магический характер. Считалось, что человек должен располагать всей своей энергией для совершения определенных актов общественной жизни (посвящение в племя или род, воинские обряды, всякого рода умилостивительные ритуалы), почему и начали возникать временные или постоянные табу, или запреты, на половые отношения мужчины и женщины.
В следующий период развивается представление о том, что все, приближающиеся к божеству, должны быть в состоянии, хотя бы временной, священной чистоты, которую римляне называли кастимония (о – ударный ), то есть обрядовое целомудрие.

Первоначальное христианство не знает воздержания. Советы апостола Павла отвечают не побуждениям морального порядка, а убеждению в неминуемом конце света. Одинокие люди без помех могут претерпеть испытания. (1 Коринф. 7:26).
В четвертом веке при появлении монашества целомудрие стали рассматривать как преимущественное условие спасения.
Невозможность заводить семью и законных детей способствовало тому, что церковное имущество не делилось между наследниками, а оставалось неприкосновенным.


Таким образом, всё упирается в имущество, в деньги. (Вывод мой).
Ответить